– «О! Будет кому дрова носить! А то Бэдивер погиб – строительство заглохло. Не, ну Костя, молодец, проскользнул ужом. Пока Ланселота ждали, на мальца никто внимания не обратил».
– Это верно, – подтвердил молчавший до сей поры примас Британии. – Ещё вчера благородный Ланселот изъявил желание по окончании войны посвятить себя служению Господу.
– Можно подумать, что рыцарский подвиг – недостаточное служение Всевышнему, – косясь на преосвященного Эмерика, выпалил Борс. – А между прочим, чашу Грааля Господь повелел защищать не вам, долгополым, а нам. Устал Ланселот, расстроился… С кем не бывает! Ничего-о, передохнёт, возьмёт себя в руки, мы ещё порубимся! – он поднял в воздух кулак, точно грозя кому-то.
– Сэр Ланселот сказал, что воля его непреложна. А посему, даровав мне удар мечом, он велел идти сюда, чтобы передать вот это. – Констан подошёл к столу, туда, где ещё красовалась золотая надпись «Ланселот», и положил на неё полоску пергамента.
– Итого десять, – мрачно, как всегда, произнёс сэр Богарт.
– Прошу прощения, – я вытащил последний из оставшихся у меня кусков, – одиннадцать. Эта часть принадлежала сэру Сагремору. Поскольку вы, ваша светлость, оказали мне высокое доверие, подсунув фальшивку от имени этого достойного рыцаря, я счёл себя вправе взять на время и подлинник.
– Мерзавец, – тихо проговорил Ллевелин.
– Милорд, я готов принять ваш вызов, едва лишь мы выйдем из Камелота. Однако я верно служу тому, кому присягал, а потому недостоин столь звонкого титула. Оставляю его вам.
Ллевелин и его сторонники, очевидно, решили не дожидаться выхода из Камелота, чтобы устроить небольшое продолжение ночного боя прямо здесь, за Круглым Столом. Восемь человек во главе с Ллевелином схватились за оружие по одну сторону стола, мы шестеро – по другую. Один лишь Мордред, смерив взглядом враждующие партии, остался стоять, как стоял, сложив руки на груди. Я мысленно поблагодарил сэра Борса за идею прихватить Богарта и Бана. Шестеро против восьмерых – это совсем не то же, что четверо. Четырнадцать человек схватились за мечи у Круглого Стола, но вышел из ножен один лишь Катгабайл – великий меч Тюра.
Идиотская картина: тринадцать человек пытаются оторвать рукоятки своих мечей от ножен, и я с клинком наголо, как дурак с вымытой шеей. Постояв так с минуту, я пожал плечами и вернул клинок в прежнее положение.
– Не старайтесь, – покачал головой Каранток, – всё равно у вас ничего не выйдет. Правда, Моргана?
– Правда, – фея недовольно поджала губы, – Мерлин.
– Однако всё равно здесь только одиннадцать кусков, – оставляя оружие в покое, скептически хмыкнул Мерриот.
– Всему своё время, мой юный друг. Всему своё время. Всё происходит в точно назначенный миг, ни мигом раньше, ни мигом позже. Теперь – продолжим.
Словно подслушав слова ведущего, в дверь бочком втиснулся молодой человек с перевязанной головой и левой рукой, висевшей плетью у тела.
– Господа, – нервно обозревая собравшихся, изрёк вошедший. – Я очень извиняюсь, я оруженосец… Ой нет, я – рыцарь Кархейн. Сэр Кархейн, – запинаясь, проговорил наш доблестный приятель, похоже, на поле боя чувствующий себя куда как более спокойно, чем в этой зале. – Прошу простить, что я потревожил вас в этот час, – сгорая от смущения, выдавил он, – я тут принёс… Мне велел принц Каранток. Он святой…
– Входи-входи, сэр Кархейн, – улыбаясь, позвал Мерлин-Каранток.
– Ой, ваше высочество, вы здесь!
– Вон твоё место, – указал отец премудрости, и я невольно кинул взгляд туда, куда он указывал. На глазах золотая надпись «Лукан» растворялась, так, будто и не было, а на её месте появлялась новая – «Кархейн».
– «Прямо крестный ход какой-то!» – не замедлил прокомментировать увиденное Лис. – «Оруженосцы прут нескончаемым потоком, по дороге становясь рыцарями Круглого Стола. Принимаю ставки! Кто следующий?»
– Вот, – измученно произнёс новоиспечённый рыцарь Круглого Стола, выкладывая оставшийся двенадцатый кусок.
– «Блин! Сыскался-таки! Сыскался след Тарасов. Значит, Каранток, улепётывая от примаса, пергамент прихватил, а затем Кархейну вручил. Эх, Каранток, Каранток! Знал бы ты, сколько мы гектаров лопухов выкосили, сколько буераков-оврагов с Годвином, как с миноискателем, облазили! Не мог промаяковать, а ещё святой называется!!!»
В этот момент на Круглом Столе свершилось небольшое, но вполне зримое чудо. Лишь только двенадцатая часть коснулась среза векового дуба, как все они, точно капли ртути, начали сползаться, светясь в полумраке зала.
– Вот видишь, Ллевелин, – улыбаясь, сказал Каранток, – чтобы сложить этот пергамент, не понадобилась твоя помощь. Ну что, Моргана, не желаешь ли прочесть?
Фея приняла сросшийся пергамент из рук великого мага и, зашептав над ним что-то едва слышное, начала делать пассы руками. Все заворожёно следили за ней, один лишь архиепископ, поморщившись, отвернулся, чтобы не видеть богомерзкого колдовства.
– Умница, девочка, – похвалил её Каранток, по-прежнему не спуская с лица насмешливой улыбки. – Одно заклинание сняла. Теперь второе.
Моргана провела рукой над пергаментом.
– Нет, не могу. Но мне известно, что там написано. Ты сам дал знать.
– Нехорошо, Моргана. Твои слова могут ввести в заблуждение кого угодно, но меня-то тебе не обмануть. Неужели же ты могла подумать, что, заперев моё тело в склепе на Авалоне, ты сможешь остановить Мерлина. И неужели же ты думаешь, что то, что ты смогла считать из моей памяти, есть истина. Ты действительно знаешь лишь то, что я дал тебе знать. Для того же, чтобы узнать, что написано в истинном пророчестве, нужно иметь ключ. Надеюсь, вы принесли его, сэр Торвальд?