Жениться надо всегда так же, как мы умираем. То есть только тогда, когда невозможно иначе.
Лев Толстой
Пение баллады продолжалось минут десять. Клиента Лис упаковал весьма качественно, и потому развязывать в потёмках тугие узлы, да ещё действуя скрытно, было занятием весьма непростым.
– О господи, когда же он угомонится? – недовольно пробурчал Лис, закрывая уши руками. – Нож ему, что ли, кинуть? Так ведь ценную верёвочку испортит.
Наконец немилосердные путы, державшие принца Гвиннеда, ослабли, он рванулся изо всех своих немалых сил и, словно повинуясь предписанию пленившего его Годвина, бросился в лес, не разбирая дороги.
– Да блюдут они честно слово и обещание, данное победителю! – прокричал я, приподнимаясь на локте. – Взятые в плен в честном бою, да выплачивают они верно условленный выкуп. Или да возвращаются они по обещанию в означенный день и час в темницу; в противном случае они будут объявлены бесчестными и вероломными.
Ловить удирающего сэра Эгведа, говоря по правде, у нас не было ни желания, ни сил. Однако напомнить опоясанному собрату статью «Преславного устава честного рыцарства» я считал своей прямой обязанностью. Быть может, до Уэльса дошёл неполный его вариант.
– Ходко поскакал, – зевая, заметил Рейнар.
– Точно тот заяц, – усмехнулся Годвин. – Вряд ли он слышал ваши слова, сэр.
– Ладно. – Я встал, поправляя меч. – Спите. Я покараулю.
Утро началось с молитвы преосвященного Эмерика. Надо сказать, это было больше, чем пасторальное зрелище, способное заставить всерьёз задуматься прелатов римской курии, отвечающих за канонизацию новых святых. Вокруг примаса Британии кружило множество неведомых мне ярко окрашенных пичуг, звонко вторивших словам молитвы. Те же птички сидели на плечах и молитвенно сложенных руках архиепископа и, похоже, собирались строить гнездо на его тонзуре.
Собственно говоря, их-то пение и вывело меня из сонного оцепенения. Заливистый хор чащобных шансонеток, очевидно, привлечённых новыми для них звуками, вторил медно-звучной латыни с таким неподдельным энтузиазмом, что закрадывалось невольное предположение: уж не начнёт ли преподобный Эмерик проповедовать слово Божье пернатому племени, не найдя здесь себе более подходящей аудитории. Волшебный лес – волшебным лесом, друиды – друидами, но устои церкви надо было срочно спасать.
Я поднялся на ноги, прокашлялся, выгоняя из лёгких скопившуюся за ночь мокроту, и начал усиленно размахивать руками, восстанавливая кровообращение.
– Утро, джентльмены. Пора в дорогу.
– Капитан, ты всё перепутал, – не открывая глаз, благодушно заметил Рейнар. – Если его преосвященство закончило приманивать птичек, то как раз самое время позавтракать.
– У нас ничего не осталось, – заверил его я.
– Шо ты такое говоришь? Мы в лесу, а в лесу не бывает, чтоб не оказалось еды.
Годвин, уже поднявшийся и теперь сворачивающий шерстяной плащ, служивший ночью спальным мешком, кивнул, соглашаясь с замечанием моего напарника.
– Что здесь бывает, а чего не бывает, это вон даже он не знает. – Я кивнул на оруженосца. – Но одно могу сказать точно: если ты сейчас не проснёшься, то имеешь вполне реальный шанс съесть сегодняшний завтрак во сне.
– Вот вечно ты так! – с упрёком бросил мне Лис, садясь и обхватывая длинными руками колени. – Дитя каменных чащоб, нет в тебе доверия к волшебному лесу! Здесь всё устроено правильно. Нужно было разжиться дубиной – пожалуйста, приползла прямо под руку. Нужны были дрова – я лишь топором потряс, и на тебе, хоть до зимы здесь отапливай. Кстати, – Лис внезапно оживился, – Годвин, святой отец, если я вдруг решу продать свою секиру, вы могли бы подтвердить, что воочию наблюдали это чудо?
Годвин кивнул. Архиепископ, укоризненно покачав головой, открыл рот, чтобы урезонить непутёвого комита, но Лис опередил его, умиротворяющим жестом выставляя руки вперёд:
– Всё-всё, никаких чудес здесь не было и быть не могло. И вообще это было в другой раз и не с нами. – Он закончил и печально вздохнул. – А неплохо было бы получить подтверждение примаса Британии, что у него на глазах топор одним встряхиванием заготовил эдакую кучу дров. Ладно, – Лис хлопнул себя ладонью по коленям, – шутки шутками, а действительно нужно озаботиться завтраком.
И мы озаботились. Особенных размеров эта озабоченность достигла примерно к полудню. Признаться, зверски раздражали грибы, прячущиеся в землю при нашем появлении, и птицы, уносящие гнёзда с яйцами, стоило лишь Годвину забраться за ними на дерево.
– Куды ж вы его потянули?! – глядя на семейство дроздов, улепётывающих от нас с жилищем в клювах, орал Лис. – Вы ж по дороге больше разобьёте, чем мы съедим! Поимейте ж совесть в конце концов!
Но пернатые оставались глухи к увещеванию моего друга. Как, впрочем, и вся другая живность, ещё недавно обильно населявшая это диковинное местечко.
– Это всё из-за топора. – Лис воздел к небу указательный палец. – Зря я тогда сказал, что он дрова заготовил. Да-а, некрасиво как-то получилось. Капитан, шо делать?
– Прощения просить, – пожал плечами я.
– Точно! Святой отец, ты вчера что-то про покаяние говорил? Так вот, насчёт топора я того, перегнул, каюсь. Ау, лес! Меня слышно? Честное слово, каюсь. Шо б мне никогда еды не видеть! – Лис размашисто осенил себя крестным знамением, вызвав при этом удивлённый взгляд Годвина и возмущённый его преосвященства. Но Рейнару было не до того. – О, телёнок! – он ткнул пальцем в маячившую чуть справа прогалину, на которой преспокойно пасся пегий телёнок с красным платком на шее. – Падре! – мой напарник повернулся к преосвященному Эмерику. – Ну, блин, класс! Никогда ещё не видел, чтобы покаяние действовало с такой скоростью. – Он направил коня в сторону прогалины. – Джентльмены, принимаю заказы на отбивные.