Все лорды Камелота - Страница 103

103

Я усмехнулся, не став рассказывать оруженосцу, что до бриттов здесь жили белги, впрочем, тоже в незапамятные времена, пришедшие на остров свирепыми завоевателями. Да ещё мало ли кто – англы, юты; сменяя друг друга, все они боролись с захватчиками отчин и дедин, в свою очередь завоёванных этими самыми отцами и дедами. Мне отчего-то вспомнился Сендрик Саксонец, герой романа Вальтера Скотта «Айвенго», потомок саксов, с которыми сражался король Утер, мы с Артуром и после нас ещё не один век иные воители. Как этот «коренной» британец не любил захватчиков норманн!

– Боги нашей земли всегда рады тем, кто приходит сюда с миром. Когда солнцеликий Митра – бог легионов, явился на остров, разве не приняли его в свой круг Кернуннос и Ана? Разве стал враждовать с ним Тоуторикс? Или Таранис обрушил на него свои молнии? Зачем же приходящие в наш дом бряцают оружием духа? Или не знают они, что, убив душу острова, они получат мёртвые камни, норовящие рухнуть на голову убийц, дремучие чащобы, готовые проглотить путника в болотной бездне, и диких зверей, жаждущих извести жатву и скот поселян?

Я невольно вздохнул, вспоминая Англию в том виде, в каком её оставил, отправляясь сюда. Аккуратно подстриженные газоны, не меняющие своего вида уже добрые две сотни лет, изящные парки, заповедные леса, которые в задумчивости можно пройти насквозь в течение часа, не встретив не то что зверя, но даже звериного следа – наследники весьма своевольно распорядились доставшимся им мёртвым островом. Впрочем, мёртвым ли? Рогатый бог чащоб Кернуннос, превратившийся в лоне святой первоапостольной Римской католической церкви в святого Корнелия, да и покровительница ручьёв и источников Ана, ставшая волею божественных судеб святой Анной, вряд ли изменили языческому нраву из-за нелепой прихоти победителей. Как бы то ни было, Годвин относился к благочестивому отшельнику куда как более терпимо, чем тот к доброму Карантоку, собрату, отступившему от догмы.

Годвин умолк, окончив свои горькие пророчества о судьбе Британии, и некоторое время мы ехали, не говоря ни слова.

– Скажите, сэр Торвальд, – ехавший подле меня оруженосец нарушил молчание, видимо, не находя ответов терзавшим его вопросам, – каково это – быть рыцарем Круглого Стола?

– Рыцарь Круглого Стола – лучший, самый доблестный и самый честный среди прочих рыцарей. – Я невольно вспомнил рыцаря Круглого Стола Мордреда, изменившего государю, Ланселота, убившего своих безоружных собратьев, Ллевелина, оставившего без помощи короля Артура и подставившего под удар отца своей жены, да и себя самого со всей этой тайной войной – что и говорить, незамутнённые зерцала рыцарской доблести и чести! И, вспомнив, поспешил добавить: – Во всяком случае, так это замышлялось. Вообще же, – я набрал в грудь воздуха, собираясь процитировать статью устава рыцарства, – щит рыцарей должен быть прибежищем слабого и угнетённого, мужество рыцарей должно поддерживать всегда и во всём правое дело того, кто к ним обратится.

– Но разве можно в таком случае быть рыцарем и государем одновременно? Ведь правда того, кто расчищает и выжигает лес для того, чтобы растить на зольниках хлеб, ничуть не меньше правды того, кто пасёт в этом лесу свиней. И точно так, как пахарь обездолит свинопаса, так и свинопас обездолит пахаря, пустив своё стадо пастись на выжигах.

– Ремесло государя – тяжкое ремесло, – развёл руками я, уклоняясь от ответа. – Из всех правд он почитает справедливой ту, которая наиболее выгодна… – если это мудрый государь, то державе, если нет, то короне.

– В этом и есть умение правителя?

– Умение правителя есть талант, подкрепляемый мудростью и силой. Научить править, как мне кажется, невозможно. Но если хочешь, я расскажу тебе историю.

Годвин согласно кивнул.

– У одного тирана некогда спросили, как удаётся ему держать в повиновении своё огромное царство. Вместо ответа он велел слуге принести бойцового петуха, отличавшегося весьма драчливым нравом, и ощипать его так, чтобы на теле не осталось ни единого пёрышка. Когда приказание было исполнено, он отпустил несчастную птицу на волю.

– И что петух? – заворожёно спросил юноша.

– В тени ему было холодно, на солнце невыносимо жарко. Обескураженный задира носился по двору, как сумасшедший, не находя себе места. Тогда тиран велел слуге подать ему мешок зерна и, взяв оттуда одну горсть, высыпал её у своих ног. Забыв дикий нрав, петух устремился к сапогам тирана и не отходил от них более до самого вечера, пока не был сварен в котле, – подытожил я сказанное. – Вот тебе и весь секрет власти.

– Как это – весь?! – возмутился ехавший рядом Лис. – Ничуть не весь. Не обманывай мальчика!

– Ты о чём? – удивлённо спросил я.

– О петухе и о тиране. Ну, то есть с петухом-то как раз всё ясно, его схарчили на ужин и имя его до нас не дошло. Но не надо забывать, что у тирана был ближний слуга, которому он приказывал ощипать птичку, принести зерно ну и, в конце концов, сварганить супчик.

Так вот, дождавшись ночи, доверенный слуга проник в покои тирана, положил ему на лицо тот самый мешок с зерном и уселся сверху. И сидел так до того времени, пока его любезный сюзерен не перестал дрыгать августейшими пятками. Как он потом объяснял, пересаживаясь с мешка на освободившийся трон, его до слёз опечалила скорбная участь петуха и этаким образом он заметил за поруганную честь петушиного племени. Отсюда мораль: можешь сколько угодно ощипывать и подкармливать имеющуюся в твоём птичнике живность, но остерегайся тех, кто по твоему указу дёргает перо, раздаёт зерно и варит для тебя похлёбку. Тут уж не стоит дожидаться, пока жареный петух клюнет.

103